Авторы PUBG: New State подготовили историю немного раскрывающую события, которые случились до момента, который мы видим в самой игре и конкретно города Трой.
Ночные охотники в сияющих золотых масках. Призраки, вышедшие из тумана и так же быстро растворившиеся в нем. Охотники напоминают Всадника без головы или Исчезающего попутчика. Сказки, в которые никто не верит.
Разница в том, что они существуют на самом деле.
Так вот, меня там не было, когда это все произошло. Но я встретил человека, который там был и которому я верю. Так что я тоже стал частью этой истории. Небольшой, но достаточной для того, чтобы больше никогда нормально не заснуть.
В первую очередь стоит рассказать вам, кто я такой или хотя бы кем я был. Первый сержант Коалиции Великих Озер Том Грейнджер. В армии я был военным медиком, ВУС 68W. И хотя мы в Коалиции и не придерживались этих обозначений, было полезно знать, откуда пришли люди.
Я был «линейным» медиком — парнем, который ходит с простой пехотой. Когда в солдат стреляли, моей задачей было сделать все возможное, чтобы они оставались в живых как можно дольше, пока окончательно не сыграют в ящик.
Это было в сорок четвертом — сразу после того, как США объявили дефолт по своим долгам и обанкротились. И потянули за собой весь остальной мир. Да, вы все об этом знаете. Но вы наверняка не знаете, какой кошмар был после. Все провалилось в тартарары. Наступила всеобщая паника. Продуктовые магазины опустошены. Банки закрылись. Потом медсестры объявили забастовку. А на медсестрах держатся все больницы. Не верьте тем, кто говорит иначе. Без них они просто не справятся с нагрузкой.
Но настоящая задница наступила тогда, когда полицейские, пожарные, скорая — в общем все, кто работал в поле, — поступили так же. Неотложные вызовы оставались без ответа. Это было ужасное время. Люди думали, что наступает конец света, и в каком-то смысле так оно и было. Мира, который они понимали, или по крайней мере думали, что понимали, больше не было. Их привычному образу жизни настал конец.
Никто не удивился, когда все военные силы были отозваны назад в США. Не все из нас смогли туда добраться. Некоторые страны решили, что американскому оружию и оборудованию будет лучше в их руках. А без внешней поддержки все это стало легкой добычей.
Союзники, враги — неважно. Они нанесли удары по авиабазам, передовым расположениям, закрытым «зеленым зонам». Вряд ли кто-то выбрался из Южной Азии, особенно из Вараннаи.
Но из Вараннаи вообще никто не выбрался.
Я базировался в Японии, когда пришел приказ. Никто никого не убил, никто ничего не украл. Но нам все же пришлось оставить снаряжение. Какая-та его часть осталась потому, что была слишком большой и потребовала бы кучу времени на переправку. Другая — потому, что это было верным решением.
Когда я вернулся, повсюду царил хаос. Министр обороны был убит во время взрыва в Вараннаи, а новый оказался еще большим идиотом. Этот парень не мог подтереть себе задницу, пока кто-нибудь не расскажет ему, как это сделать. Я получал разные приказы. Отправляйся в Мэриленд. Отправляйся во Флориду, хотя там мало что осталось не под водой.
Но когда я услышал про Восточный Техас, у меня забилось сердце. Я вырос в Гейнсвилле и не виделся с семьей уже лет десять. Учитывая все происходившее, это могло быть хорошей возможностью для воссоединения.
К тому времени большая часть Восточного Техаса была разрушена смерчами, а штормы в Мексиканском заливе стали настолько сильными, что почти все побережье оказалось заброшено. Галвестон, Новый Орлеан, Тампа, Форт Майерс. Всех не стало. Шторм за штормом, наводнение за наводнением. Было так плохо, что они не знали, что восстанавливать в первую очередь. И когда они что-то чинили, очередное наводнение разрушало все вновь.
Но моя семья выбралась оттуда и без моей помощи. Не всем удалось спастись. Кто-то погиб во время наводнения, кто-то погиб во время борьбы с его последствиями. Весь штат разрывался на части. Национальная гвардия была в Калифорнии и Орегоне, полностью занятая огромным пожаром.
Иронично, правда? Одну часть страны разрушала вода, а другую охватывал огонь. Я сказал бы, что удивился, но разве хоть для кого-то это стало сюрпризом? Разве что если вы жили в лесу последние лет тридцать.
Но ожидание не сделает вас готовыми. Даже хардкорные выживальщики из самой задницы мира пришли к выводу, что это не так просто, как они думали. Каждый день приносил новое потрясение, новую трагедию. Через какое-то время вам уже просто наплевать на все.
Наконец, меня отправили в Мичиган. Суть военной службы в том, что ты едешь туда, куда тебя посылают. Меня это не слишком обрадовало, но я не был уверен, что где-то было лучше. В Орегоне и Айдахо вовсю шли бои, Калифорния уже делилась на части, а война за воду между Техасом и Оклахомой только начиналась.
Мы занимались пограничным патрулированием. Нашей задачей было обеспечивать тот небольшой поток торговли через озеро Мичиган. Я использую термин «Торговля» в широком смысле. Не вся она была законной, но большая часть была необходимой.
Наш командир принадлежал к типажу «Закон и порядок». В его голове не укладывалась разница между тем, что есть законно и что есть хорошо. У моего отца было выражение: «Ты можешь делать дела правильно или делать правильные дела. Но это не всегда одно и то же».
Что ж, этот парень знал только, как делать дела правильно. Он продержался недолго. Его зам выстрелил ему в голову и захватил руководство. После этого дела пошли на лад. Наш контрабандный список сократился примерно до десяти процентов. Никаких сильнодействующих наркотиков, оружия и людей.
Последнее было самым трудным. Проблемой были беженцы не из Канады. В основном люди покидали США. Нам приказали помочь канадцам обеспечить безопасность границ. Никто не должен был пройти мимо нас. И разворачивать всех этих людей было, наверное, самым трудным, что мне когда-либо приходилось делать. Простейшим выходом было указать им на территорию, которую мы не патрулировали.
В этом вся суть первых дней. Люди продолжали думать, что все вернется в норму через пару дней, максимум через неделю. Что, если они смогут запасти достаточно туалетной бумаги и кофе, в конце концов они выйдут из своих подвалов и забудут прошедшее как дурной сон. Люди не могли переварить тот факт, что, нравится им это или нет, лучше уже не станет. Будет намного хуже. И нам нужно было понять, что, если мы хотим дожить до завтрашнего дня, мы должны держаться вместе.
Но это непросто, когда вы ждете, что правительство вот-вот вмешается и все исправит. Черт, да правительство и было причиной всех проблем. Сосед бросался на соседа, преступность была безудержной. Когда вокруг такой хаос, кто-то должен прийти и навести порядок.
Примерно так и появилась Коалиция Великих Озер. Я знаю, что «Ополчение» — ругательное слово для многих. Но все остальное рассыпалось в прах. Полиция и скорая были не в состоянии справиться с вызовами. Больницы были закрыты. Инфраструктура была настолько разрушена, что люди замерзали насмерть из-за голода и нехватки топлива, потому что оказались в снежной ловушке толщиной в 3 метра.
Привычный порядок вещей был нарушен, и кому-то нужно было это исправить. Проследить, чтобы дороги были чистыми, еда и медикаменты доставлялись туда, где они были нужны, а мусор был убран. И у вас не будет порядка, если вы не сможете его навязать. Этим мы и занялись.
Мир держится на путях снабжения. Когда в этой цепи рвется звено, например, закрывается завод или корабль перекрывает канал, все рушится.
Мичиган в основном живет за счет угля и природного газа, но на его территории нет шахт, и большая часть газа поступает из других штатов. Что происходит, когда трубопровод выходит из строя? Или какой-то инженер не приходит на работу? Что делать угольщикам, когда шахты закрываются из-за того, что они не могут заработать ни копейки, потому что экономика настолько на дне?
Возьмите все эти проблемы, многократно умножьте и вы получите картину, которая происходила везде. Мы понимали, что не сможем исправить ситуацию во всех США, но надеялись, что хотя бы поможем каким-то людям пережить зиму.
Не всем нравилось, что кто-то вмешивался в тот хаос, с которым не справилось даже правительство. Некоторых бесило одно лишь то, что мы не официальные военные США. Мы выслушали множество жалоб о восстании и гражданской войне, о том, что мы не имели права делать то, что делали. О том, что это незаконно.
К черту закон. Весь мир летит к чертям, что нам надо было делать? Я бы и так предпочел закону жизнь и свободу. Большинство членов КВО были действующими или бывшими военными. Мы жестко подавили это дерьмо. Были стычки, многие были смертельными.
Через некоторое время я перестал участвовать в сражениях. По иронии судьбы я сам схлопотал пулю в колено, когда пытался стабилизировать другого солдата. С гордостью могу сказать, что спас еще три жизни, прежде чем потерял сознание. Я не потерял ногу, но работа в поле мне была заказана. Ставить раненых на ноги, когда сам хромаешь по полю боя, не очень продуктивно.
В итоге я стал тыловым доктором на посту недалеко от Лансинга. Доктор. Я. Да, именно это я и подумал. Я могу сделать торакотомию или под огнем противника попасть в вену, но хрена с два я знаю как лечить диабет! Слава богу мы восстановили работу в больнице Макларен. Если кому-то требовалась операция, которую я не мог сделать, я мог отправить их туда. К настоящим врачам в настоящую больницу.
В тот день, когда это случилось, я и моя помощница, капрал Бобби Хейворт, проверяли запасы лекарств, и знаете, я был недоволен. У нас практически не осталось основных антибиотиков. На исходе были азитромицин, ванкомицин, миноциклин. Я уже готов был рискнуть и соскрести плесень с гниющего апельсина. Не то чтобы я видел хоть один апельсин за последние три года, но все же.
Единственные места в Мичигане, где все еще производили лекарства, были в Анн-Арборе, более чем в ста километрах отсюда. Не проблема, до всех событий. Два часа от Лансинга максимум, да и это был бы не единственный вариант.
Но теперь… Дороги были слишком опасными, и даже военному конвою пришлось бы иметь дело с бандитами, не говоря уже об этих придурках из Нового штата. Мародеры и самозахватчики, все до единого. То, что когда-то было короткой поездкой, могло занять почти два дня.
— Еще одна вспышка пневмонии, и нам крышка, — сказала Хейворт.
— Черт, еще одна вспышка чего угодно, и нам крышка. Нам не хватает лоразепама, фентанила, колхицина… Серьезно? Куда мог деться колхицин?
— Думаю, его кто-то украл, — ответила Хейворт.
— Кто будет красть лекарство от подагры, Бобби? Фентанил — да. Колхицин? Нет. Что у нас с хирургическими расходниками?
— Получше. Если люди согласятся закусывать палку вместо анестетика.
В этот момент мы услышали, как снаружи остановился Хамви.
Двое солдат втаскивают третьего через дверь. Кладут его на каталку и завозят в помещение. Молодой, азиат. Жетон говорит, что его зовут капрал Рэй Ян, вторая положительная группа крови, религиозных предпочтений нет. Он в тяжелом состоянии, весь в крови, с ожогами, со стрелой в левом бедре. Она короткая и тяжелая, с плоским вырезом. Этот вырез подсказывает мне, что это арбалетный болт. Кто, черт возьми, будет стрелять в солдат из арбалета?
Парень в шоке. Бобби уже готовит капельницу. Глядя на него, я прикидываю, что его шансы выжить 50 на 50.
— Что, черт возьми, произошло?
Проходит время, прежде чем к солдатам возвращается способность говорить. Они совсем зеленые. Наверное, еще даже в бою не бывали, а уж тем более не видели простреленного товарища.
— Мы нашли его на шоссе. В нескольких километрах от города. Он полз по обочине.
— Полз? Случилась авария? — спросила Бобби. Она принимала желаемое за действительное. На этих дорогах вряд ли случится авария. Не теперь. Чаще всего это что-то из ЗБС: засады, бандиты, сражения. Врезавшиеся автомобили? Не, вряд ли.
— Мы не видели машин. Он сказал, что полз из Троя.
Полз? Ага, конечно. Трой в шестидесяти километрах отсюда.
— Он говорил что-то бессвязное. Что все мертвы. Даже капитан Портильо.
— Портильо мертва? — сказал я. — Бред сивой кобылы. Эта женщина пуленепробиваемая.
— Новый штат? — спросила Хейворт.
— Кто еще это мог быть? — Проклятье. Капитан Портильо была легендой. Про нее говорили, что она жрет молнии и срет громом. Я служил при Портильо. Чтобы ее уложить, потребуется целая армия.
— А что насчет той банды байкеров? — спросил один из солдат.
— Погром? Называть их бандой байкеров все равно что называть монгольскую орду конным клубом. Может, и они. Черт, я надеюсь, они не начали работать с Новым штатом, только не снова.
Новый штат и Погром были нашей самой большой головной болью. В то время в людях было много разочарования. Много злости. Они устали от происходящего. Они решили, что построят новый мир— и я бы не назвал это Утопией, эти люди не были глупыми. Они хотели построить мир, в котором все было бы справедливо. Где все были бы на равных. Единственная проблема заключалась в том, что они решили его строить, бросая коктейли Молотова в дома богачей и места, которые они считали частью проблемы. Магазины Walmart, поля для гольфа и тому подобное.
Не поймите меня неправильно, я могу их понять. Так или иначе мы все хотим сожрать богатых, чтобы занять освободившееся место. Но есть разница между желанием и делом. В КВО мы более-менее сохраняли стабильность. Мы старались поддерживать привычный уклад, а не разносить все в пух и прах. А Новый штат только и делал, что сжигал все дотла.
В Трое был шериф по имени Берри. Трой — дерьмовый туристический городишко рядом с озером, к юго-востоку от Лансинга. Насколько я знаю, парень отправился подавлять бунт, но вместо этого решил присоединиться к веселью. Превратился в какого-то народного героя. Настоящая заноза в заднице. Все, черт возьми, его любят. Но анархист есть анархист, и мы не стали терпеть это дерьмо. Поэтому КВО собрались захватить Трой. Поставить этих самозахватчиков на место.
Вся кампания должна была занять день максимум. Если бы только все не пошло по одному месту. Представьте, все эти дворники и водители автобусов вооружены до зубов. И знаете, откуда у них оружие?
Погром. Самая крупная байкерская банда на Среднем Западе. Торговля оружием, контрабанда наркотиков. Они ненавидели Новый штат. И это было взаимно. Но еще больше они ненавидели КВО. Мы приезжали и реально наводили порядок. И, в отличие от Нового штата, мы могли его поддерживать.
Никто из них не хотел видеть там нас или еще кого-то. По отдельности они были ничем. Но никто не ожидал, что они объединятся против нас.
Они надрали нам задницы. Но они переиграли и самих себя. Видите ли, Погром не очень-то умеет играть в команде. Недолго ждать момента, когда Новый штат и Погром вцепятся друг другу в глотки.
Теперь, о капитане Портильо. Она могла ухватить любую возможность везде, где она была. Она послала туда нескольких своих людей, но вместо лобового штурма она устраивала партизанские атаки на конвои и била по инфраструктуре. Ничего серьезного, только беспокоящие удары. Комариные укусы. Зуд, который нельзя почесать.
Между Новым штатом и Погромом росла напряженность. Но этого мало. Нужно было вбить клин между ними. И тогда капитан Портильо заключает сделку с несколькими парнями из Погрома на покупку кучи пушек.
А затем делает так, чтобы Новый штат узнали об этом.
Не успели мы оглянуться, как они уже грызли друг другу глотки, как бешеные росомахи. А Портильо собрала свои войска и приступила к работе. Когда пыль осела, Трой оказался расколот на три зоны: Погром, Новый штат и КВО.
Сказать, что напряженность между нами и Новым штатом с Погромом спала — это покривить душой. В какой-то момент Портильо собиралась нанести удар и уничтожить всех этих ублюдков, но до тех пор мы держали позиции.
Так вот, капралу Рею Яну было паршиво. Зрачок левого глаза расширился и не реагировал. Травма головы. Уж не в первый раз я мечтаю о томографе. Легкие тоже звучали неважно. Из них доносился хрипящий треск, который я слышал раньше слишком много раз. Немного позднее я получил довольно полное представление о том, что с ним случилось.
Ожоги второй и третьей степени на спине и шее. Множественные ушибы и авульсии. Трещины по всему позвоночнику от C7 до T8. Легкие ни к черту. Баротравма легкого и избыточное сдавливание, которое вы испытываете от взрывной волны от высокомощных взрывчатых веществ, типа Semtex или C-4. Органы, легкие и желудочно-кишечный тракт наполнены газом или жидкостью, глазные яблоки лопаются как воздушные шарики. Парню повезло, что у него лопнуло только одно легкое. Вставь ему дренажную трубку с клапаном, и он, по крайней мере, продолжит дышать, пока мы не приведем торакального хирурга из больницы Макларен для дальнейшего обследования.
В общем, пацан легко отделался. Несмотря на то дерьмо, что с ним случилось, ему удалось выжить, хотя, насколько я могу судить, он не должен был.
Теперь арбалетный болт. Зашел в заднюю часть его левого бедра, едва не задел бедренную артерию и вышел с другой стороны. У болта раскрывающийся наконечник, четыре лезвия, выскакивающие при ударе. Более высокая скорость и больший урон по сравнению с обычной стрелой.
Я не мог просто выдернуть его: он бы разорвал артерию. Открутить плоскогубцами наконечник тоже не вышло. Эта штука засела там накрепко.
Сам болт выглядит алюминиевым, поэтому я схватился за осциллорез. Он должен разрезать алюминий как масло.
Но не этот.
Я пятнадцать минут водил этой проклятой пилой, а на нем ни царапины. Единственное, что у меня оставалось, — болторез. Я израсходовал два набора лезвий, потому что они оказались слишком мягкие, а на третий позвал одного из солдат надавить на вторую рукоятку, чтобы приложить больше усилия. Не знаю, из чего эта штука сделана, но это не алюминий, черт возьми. После всей этой долгой борьбы в моих руках были две половинки арбалетного болта, и я понятия не имел, что с ними делать.
У меня не было возможности по-настоящему рассмотреть их, пока мы стабилизировали состояние Яна, а теперь я крутил их в руках, пытаясь разобраться, и они казались мне все более странными.
Странным было уже то, что это не алюминий. Титан? Возможно, но кто вообще делает арбалетные болты из титана? В этом было что-то подозрительное, но я пока не мог понять, что именно.
Такой болт было бы неоправданно дорого сделать, но ведь вокруг всегда была куча дорогой хрени, еще до того, как случилось все это дерьмо. Прошло меньше десяти лет, так что эй, может, в этом нет ничего удивительного. Но теперь до меня начинало доходить.
Он слишком новый.
Арбалетные болты обычно рассчитаны на множество выстрелов. Этот? На нем ни царапины. Учитывая материал древка, я и не ожидал увидеть на нем много потертостей или вмятин, но на наконечник нанесено оранжевое покрытие, и оно должно было хоть как-то стереться. То же и с оперением. Даже на вырезе должна была остаться хоть какая-нибудь отметина, что он использовался раньше.
В наше время все уже поношенное. Взять хотя бы стол. Он уже был там, когда КВО открыла клинику. На его поверхности отпечатались следы от сотен часов движений руками, клацающими мышкой или клавиатурой. Сколько людей? Сколько лет? Без понятия. Суть в том, что стол изношен.
Если вы собираетесь сделать титановый арбалетный болт, да черт возьми, любой арбалетный болт, вам понадобятся определенные ресурсы. Вам понадобится материал для древка, наконечника и оперения. Конечно, можно вырезать себе болт из куска березы и налепить несколько перьев. Но эта штука? Добывать и обрабатывать титан достаточно сложно, а этот раскрывающийся наконечник и вовсе состоит из полудюжины подвижных элементов.
Где они достали все эти материалы и детали? Кто его сделал? Как? Черт возьми, зачем? Помните, что я рассказывал о линиях снабжения? Это было просто невозможно без целой кучи таких линий, поставленных на рельсы. А после того как все начало разваливаться, ничто так не работало. Этот болт точно не могла смастерить кучка фанатиков из Нового штата, и я зуб даю, что громилы из Погрома таким не занимались.
Раньше я курил. Легко бросить, когда ты больше не можешь достать сигареты. В моем ящике стола лежала старая смятая пачка «Мальборо» с одной-единственной сигаретой внутри.
Я таскал ее с собой, черт, да лет шесть-семь точно. Раздобыл намокший блок в подсобке на заправке. Лишь несколько пачек не превратились в табачную кашицу.
Последняя сигарета. Раньше я говорил себе, что оставил ее как свидетельство моей силы воли. Ну и еще я знал, что спустя столько времени она будет на вкус как кусок дерьма.
По правде говоря, я боялся выкурить ее еще и из-за того, что эта «последняя сигарета» станет последней буквально. Это было глупо? Конечно. Но как мы стучим по дереву или перешагиваем через трещины, я поступал так.
У арбалетного болта и «последней сигареты» много общего. Они оба находятся во власти линий снабжения, которых больше не существует. Только у сигареты было больше шансов оказаться на моем столе, чем у титанового арбалетного болта.
Чем больше я думал об этом, тем более странным мне это казалось. Какой-нибудь фермер, у которого сохранился запас старой бумаги, мог бы сделать новую сигарету, но какие ресурсы нужны, чтобы сделать этот болт? Деньги, материалы, люди…
Двое солдат, которые притащили Яна, доложили о нем командованию, и несколько парней сверху пришли поговорить с ним. Но он был в отключке, и мы ничего не могли сделать, чтобы привести его в сознание.
Мы рассказали им то, что знали, а знали мы очень немного. Ян не приходил в сознание, и все, что мы знали, — это то, что нам рассказали эти два солдата. Тем не менее, они все же поделились с нами некоторыми деталями, чтобы мы были в курсе, если Ян очнется и заговорит.
Первые поступающие данные разведки были… тревожными. Место было городом-призраком. Никакого движения. Ни людей, ни машин — ничего. Было очевидно, что произошла какая-то адская мясорубка. Только вот была одна проблема.
Никаких тел. Если бы произошло сражение, на улицах лежали бы трупы. Помимо КВО, Нового штата и Погрома в этом городе были сотни людей. Так где, черт возьми, все тела?
Я смотрел, как Хейворт проходит мимо офиса и куда-то названивает. Она выглядела измученной. Она встречалась с парнем, который базировался в Трое, и теперь беспокойство съедало ее.
— Ты как, держишься?
— Бывало лучше, — ответила она, — бывало и хуже.
Я собирался спросить, как поживает наш пациент, но ответом на незаданный вопрос стал пронзительный крик. Мы побежали в комнату Яна и обнаружили, что он бьется в припадке на кровати, как одержимый. Ему удалось вытащить капельницу из катетера, и я не мог точно сказать — это у него припадок или он настолько растерялся и запаниковал, что просто пытался встать с кровати.
— Кто вы такие? — спросил он.
— Первый сержант Том Грейнджер, а это капрал Бобби Хейворт. Мы заботимся о тебе. Двое солдат нашли тебя раненым за пределами города. Потребовалось много усилий, но нам удалось подлатать тебя.
— Я в Лансинге?
— Так точно.
— Слава богу, — ответил он. — Трой…
— …пал, — закончила Хейворт. В ее голосе слышалось смирение. Она уже убедила себя, что ее мужчина не вернется оттуда живым. — Мы знаем.
— Что еще вы знаете?
— Практически ничего. Командование хочет поговорить с тобой.
— Хорошо, тогда я тоже хочу с ними поговорить. Я… — его следующие слова исчезают в приступе кашля, кровь стекает по его подбородку. Еще мгновение, и его глаза начинают вылезать из орбит. Гребаная дренажная трубка. Он, должно быть, выбил ее во время своих метаний, и швы разошлись, выпуская воздух в плевральную полость. Его легкие коллапсируют.
— Звони в больницу Макларен. Скажи им, что нам сейчас же нужен этот гребаный хирург, — сказал я. Хейворт убежала в другую комнату. Залатать его достаточно просто, но Яну это не понравится. У меня не было времени вводить ему обезболивающее. Я снова установил трубку и наложил швы, чтобы закрыть рану.
Но меня беспокоило не это. Ян плевался кровью. Не много, но достаточно. У него внутреннее кровотечение. Если с этим не сделать что-либо прямо сейчас, он не доживет и до утра.
— Мне нужно… нужно… — его слова прорывались сквозь сбивчивое дыхание. Ему просто не хватало воздуха, чтобы нормально говорить.
— Тихо. Расслабься. Замедли дыхание. Меньше всего нам сейчас нужна гипервентиляция легких, пока они пытаются вернуться воздух.
Он закрыл глаза. Его дыхание замедляется. «Я не протяну до утра, — говорит он, — да?» Его голос похож на кваканье лягушки после анемии.
— Конечно, дотянешь, — отвечаю я. — Скоро ты выйдешь отсюда и будешь травить свои байки в баре.
— Нет, я плююсь кровью. Я знаю, что это значит. Мне нужно тебе это рассказать. Рассказать, что случилось.
— Лучше попридержи это для командования. Они скоро будут здесь, — я стер полотенцем кровавую слюну с его подбородка.
— Все в Трое мертвы, —сказал он.
— Как такое случилось?
— Я даже не помню, как выбрался оттуда, — и только сейчас я по-настоящему заметил, в каком этот пацан ужасе. И я не думаю, что Новый штат или громилы довели его до такого состояния. Думаю, скорее это те, кто воткнул арбалетный болт в его ногу.
— Я был частью административной команды капитана Портильо, — сказал он. — Карты, разведка, запросы. Мы занимались всей бумажной работой. Я был там, когда появилась эта женщина.
— Хорошо, не спеши. Что за женщина?
— Она была слишком чистой. Слишком здоровой. Каблуки, юбка. Когда весь окружающий мир был измазан в дерьме, у нее был идеальный маникюр. За исключением одной стороны ее лица. Как будто кто-то порвал ее фотографию и попытался склеить обратно. Все в ней было идеально, а потом смотришь в ее глаза и тебя бросает в ужас.
— Она проскользнула внутрь — именно проскользнула. Двигалась как танцовщица. Как хищник. Ты когда-нибудь видел ягуара? Она двигалась именно так. Как будто она была самым опасным существом в джунглях, и она знала это, — глаза Яна забегали, а речь замедлилась.
— Не отключайся, капрал. Кто она такая?
— Сказала, что ее зовут… Марион?.. Точно, Марион. Она приходит и говорит, что представляет организацию, которая может прийти и помочь нам. Стереть Новый штат и Погром с лица земли.
— Но зачем кому-то этим заниматься? — говорю я. — Черт, да кто вообще мог бы это сделать?
— Она не сказала, кто они такие. Просто, что они помогут нам захватить город. А взамен мы получим Трой, но только после того, как они там закончат. Проведут какое-то испытание. А потом она назвала это игрой, будто это одно и то же. Какая-то бессмыслица.
Это все звучало так дико, что я даже не знал, с чего начать. Какая-то организация может сделать то, что не смогли КВО? И взамен они хотят использоваться город для какой-то игры?
— Портильо засмеяла ее, верно?
— Нет, она притихла, — ответил Ян. — Такое молчание не хуже полноценного разговора. Она так на нее посмотрела, будто понимала, о чем говорила эта женщина. И сказала ей убираться к черту.
Все то время, что я служил у Портильо, она была крайне упрямой стервой. Не удивительно, что она послала эту женщину. Хотя я немного удивлен, что она не застрелила ее. Как я уже сказал, Портильо была стервой.
— В общем, эта леди просто кивает и говорит: «У вас есть время подумать завтра до заката». Мы готовились ударить по Новому штату на этой неделе. Вся сделка звучала по-идиотски. Но стоило ее принять.
— Эта женщина… Она появилась, предложила очистить город в обмен на какую-то… игру? И когда Портильо сказала нет, она ушла?
— Просто встала и ушла.
— И как это связано с тем, что на вас напали?
— Это была она, — сказал он. — В смысле, она должна была быть среди них. Они были в масках…
— Капрал, сосредоточьтесь.
— Да… На следующий день через пару часов после захода солнца я сижу на верхнем этаже банка, как вдруг вижу сигнальную ракету. Весь город вспыхнул, будто он горит. А затем началась пальба.
Ян рассказывает о сражении ровно так же, как и любой солдат. Ничего конкретного, все во вспышках, ясных и туманных одновременно. Время то стоит на месте, то быстро бежит вперед. Беготня, стрельба. Он видит мужчин и женщин, сраженных пулями и простреленных насквозь арбалетными болтами. Это поток сознания между выстрелами и отрывистыми вспышками насилия.
— Сначала я не заметил маски. Только вспышки выстрелов и гранат. А потом они появились из дыма. Идут. Как будто они на прогулке по гребаному парку.
— Маски?
— Охотники, как на старых английских картинах. Только на них золотые маски, совершенно плоские. Как будто они не просто скрывали их лица, а стирали их. В них они уже не были людьми. Один из них выстрелил из арбалета по БТР, и тот взорвался, будто на 4-е июля.
— Хейворт, — крикнул я. — Когда приедет хирург?
— Будет здесь через десять минут.
Десять минут могут показаться целой вечностью. Для Яна уж точно, судя по тому, как он выглядел. Он не плевался кровью, но выглядел бледно-синим. У него внутреннее кровотечение, и что я, вашу мать, мог с этим поделать.
— Говори со мной, капрал. Еще пару минуточек. Как тебе удалось выбраться?
— Убежал, — прохрипел он. Каждое слово давалось ему с трудом. — Спрятался в мусорном баке. Меня чуть не поймали. Один из них уже уложил Портильо. Потом он…
— Очнись, капрал! Ты нас не оставишь, только не сейчас! — Ян, наверное, был единственным свидетелем того, что произошло в Трое. Я не знал, сколько еще он продержится, но я должен был все узнать.
— Он сделал что-то странное, — Ян изо всех сил пытался открыть глаза и продолжить разговор. — Он положил две монетки ей на глаза. Будто чтобы заплатить перевозчику. Когда я вылез из мусорного бака, я забрал одну.
— Мы не нашли никакой монеты в твоих карманах.
— Я спрятал ее в ботинок. У меня там есть кармашек под язычком.
Когда Яна принесли, вся его форма была в крови. Ботинки были единственной одеждой, которую можно было спасти. Я взял один, нащупал кармашек и достал содержимое на свет.
Она размером с памятную монету, сантиметра четыре в диаметре или около того. Памятные монеты — это старая военная традиция, когда вам дают монету за что-то особенное, например, прохождение школы рейнджеров и всякое такое. Вы с ней никогда не расстанетесь.
Если кто-то попросит вас показать свою монету, а у вас ее нет, вы должны ему выпивку. Звучит не так уж и страшно, но, поверьте мне, чувство стыда от такого уже является достаточным наказанием.
Но это не памятная монета. Во-первых, она золотая, тяжелая. На обеих сторонах замысловатое выпуклое изображение шахматного коня в центре и надпись MAGNA VENARI по краям. Тонкая темно-красная полоска крови запачкала поверхность с одной стороны. Кровь Портильо?
Все остальное — травмы головы и спины Яна, невероятный арбалетный болт, нелепый рассказ об охотниках в золотых масках — не делало всю эту историю правдоподобной и уж тем более возможной.
Но почему-то именно эта монета делала. Не знаю, настоящее ли это золото, но если это не так, то кто-то чертовски умело покрасил кусок свинца.
— Как думаешь, меня преследовали? — спросил Ян.
— Что, от Троя? Сынок, ты всю ночь полз по дороге. Если бы кто-то хотел убрать тебя, они бы сделали это задолго до того, как ты здесь оказался.
— А что если они не знали?
— За тобой не гнались. Здесь тебя никто не тронет, — похоже, это помогает, и в скором времени Ян отключается. Я, мягко говоря, встревожен. Откуда я знаю, что его не преследовали? Откуда мне знать, что кто-то не поджидает в тени, чтобы убить его?
Затем его монитор давления начал сходить с ума. Глаза Яна резко открылись, и его начинает трясти от резкой нехватки кислорода. Он пытался кричать, пытался говорить, с хрена ли мне знать.
А затем он умер.
Я бросился делать массаж сердца, Хейворт схватила дефибриллятор. Мы пытались вернуть его к жизни, но мы оба понимали, что он не вернется. Тем не менее, мы не останавливались, пока через несколько минут не пришли хирург и лейтенант из командования.
Хирург констатирует смерть. Черт, ни Хейворт, ни я не хотели кого-то терять. Но это все равно тут же ударило по нам. Позже выяснится, что это была аневризма аорты. Это когда стенки самой главной артерии, выходящей из сердца, ослабевают и лопаются от давления.
Мы ничего не могли сделать. Проблема была там до того, как он появился. Когда сосуд лопнул, вся его кровь хлынула ему в грудь. Он был мертв еще до того, как я лег спать.
Лейтенант расспросил нас о том, что говорил Ян. Мы рассказали ему все что знали, параллельно отвечая на вопросы хирурга. Отдали ему арбалетный болт, показали отсутствие износа на нем. Немного запутанно, но мы дали им обоим то, что им было нужно.
Мы положили Яна в мешок и отправили в холодильник, который мы оборудовали для временного морга. Хирург вернется утром, чтобы провести вскрытие и установить точную причину смерти.
Я сам измотан и вижу, как Хейворт разрывает изнутри. Пришли официальные сведения из Троя: они публикуют список погибших.
— Иди, — говорю я. — Я справлюсь.
— Спасибо, сержант. Я надеюсь… — она выглядела потерянной. Мы оба знали, что она найдет в этом списке. Но надежда — это самое мощное, а иногда и единственное, что заставляет нас двигаться дальше.
— Я тоже надеюсь.
Вернувшись в офис, я занялся небольшой уборкой, как вдруг заметил тяжесть в кармане. Со всей этой кутерьмой я совсем забыл о монете. Я должен отдать ее лейтенанту. Но не сегодня вечером.
Я вытаскиваю монету и некоторое время изучаю ее, провожу пальцами по рельефу шахматной фигуры и по ребристому краю. Опять эта фраза. Я взял книгу с полки и принялся листать.
Понимаете, вся медицина на латыни. У меня есть словарь, в котором я обычно ищу термины.
MAGNA VENARI. СЛАВНАЯ ОХОТА.
Два коротких слова на монете, которую мужчина в плоской золотой маске положил на глаза мертвой женщине. Это какая-то дань уважения к мертвому? К добыче?
Какого черта им нужно было в Трое? Зачем вообще было что-то предлагать, если они могли просто взять город? Все это не имело никакого смысла. Думать об этом — все равно что беспокоиться о сломанном зубе. Чем больше трогаешь его, тем хуже становится, но я не мог перестать это делать.
Она сказала Портильо, что, если та примет сделку, сначала город будет их, прежде чем снова станет нашим. Это какая-то игра? Какой-то эксперимент? Ян описал это так, будто Портильо знала, о чем говорила та женщина.
Мне не хватало какой-то одной детали. Чего-то, что свяжет это все в одну картину. Но чего? Монеты? Монета уже есть. Из всего этого безумия только монета имела хоть какой-то смысл.
Я не знал, для чего нужна эта монета. Но я догадывался.
Это своего рода предупреждение. Угроза. Будь осторожен, иначе окажешься в эпицентре охоты. И тебя будут преследовать ночные охотники в сияющих золотых масках, истории о которых ты постоянно слышишь. Ты станешь той добычей, которую они гонят перед собой, и которой уже не жить.
И тогда ты поймешь, что такое славная охота.